Продолжение

Они хотели убежать, да Федьша выстрелил вверх. Так они и остались стоять на месте. Вся деревня на огороде собралась. Все ждут, что будет говорить Федьша.
-Кто такие? Почему на чужом огороде картошку копали?
-Да тимуровцы мы, - говорит Матрос. – Вот хотели Бабку Лушу удивить.
-Где остальная картошка? В машине?
-Это моя личная.
-Показывай место, где копали эту картошку.
А тут уж кто-то сбегал в огород к Матросу и в машину залез.
-В огороде у Матроса даже не копнуто, а в машине картошка в таких же мешках-сетках.
-Земля на каждом огороде свой состав имеет. Сделаем экспертизу.
Тут Матрос стал оправдываться.
-Да мы и эту картошку хотели перенести к нам в подвал, так как Бабка Луша к нам жить перейдет до самой своей смерти.
-Ты прогадал, Матрос. У бабки Луши есть дочь. Она живет в Москве. Так что о ней есть кому позаботиться.
А сам все фотографировал. Потом заставил всю картошку ко мне в подвал перетаскать. Насчитала я сорок мешков. Тут Матросиха заголосила:
-Говорила я вам! Что теперь будет?
-Не вой! Откупимся! Еще с бабки за работу да за мешки потребуем! – кричит Матрос.
А Леха в рот воды набрал, струсил. Федьша обратился к народу:
-Как, граждане, сами справимся или арестуем их и в город отправим?
-Сами, - орут мужики. – Накостыляем так, что и маму родную забудут!
-Нет уж, лучше в тюрьму, - вопит Матрос, а Леха стоит, как к месту прирос.
-Послушаем, что скажет баба Луша.
А я и сказала:
-Картошку у нас в деревне никогда не воровали. Леха, твоя матка из нашей деревни. Как же она стала бы мою картошку продавать? Руки-то у нее сразу бы отсохли. Я ведь колдунья. Вот ты стоишь, с места не сдвинешься. А хочешь, я тебя лишу на веки вечные не только рук, но и мужеского начала? Вот с сего дня и будете меринами. Тут уж никакие судьи и доктора не помогут. Отпусти их, Федьша. Пусть идут домой. Картошку они мне выкопали и заволокли в подвал.
Но тут мужики заорали:
-Надо их вздуть как следует, чтобы не повадно было, а то будут у всех копать. Матросу не дадим житья в деревне. Пусть убирается, откуда пришел!
Мужики шутить не любят. Это Матрос знал хорошо, поэтому и упал на колени перед миром:
-Если я когда-нибудь что-нибудь возьму, рубите мне руки!
Тумаков-то он получил, но оставили в деревне до первого случая. А Федьша спрятал бумаги под сукно.
На неделе катят Шурка с Лехой прямо ко мне. Шурка сразу быка за рога.
-Ты, Лукерья Ивановна, прости Леху. Это его Матрос с панталыку сбил.
Леха тоже прощенья просит:
-Не порти мне жизнь, баба Луша. Я жениться хочу.
-Так женись, - говорю.
-Так ты же обещала мужеского начала лишить!
-Ладно, живи с мужеским началом, только побожись, что воровать больше не будешь.
А сама думаю: дураков не сеют, они сами родятся. Они уехали, а я пошла к Жучихе, взяла у ней хряка и пустила в огород. Он лучше трактора землю вспашет. А картошки осталось там много. «Тимуровцы» собрали только крупную.
Матрос морду воротит, когда встречаемся, стыдно, видать.

МАРУХА

Эта Маруха была позором на нашу деревню. У нас таких баб никогда не было. Умерла у Кузьмы баба, вот он и привез замену. Говорят, в поезде познакомились. Записались они, честь по чести. Маруха в колхоз вступила. А потом и пошло. Что ни день, то пьяная. Работу, какую ни дадут, все равно не будет сделана. Ходит она по улице или по полю и песни орет. Вместе с Кузьмой и пили. А потом у него сердце прихватило, он богу душу и отдал. Маруха одна-то совсем на человека стала не похожа. Грязная вся ходит, подол-то вечно мокрый. В избу не войти, такая вонища да грязища. А тут как раз издал Горбачев сухой закон. В магазинах водки не стало. Мужики с ног сбились, искавши ее. В деревне водка -–валюта. Все за бутылку делают. А где ее взять, если нет? А Маруха всегда пьяная.
Вот иду по деревне. Стоит толпа мужиков. Ржут, как лошади. Подошла. Лежит Маруха в грязи. Подол задран, чуть не на голову. Все тело видать, да такое оно грязное! Говорю:
-Чего ржете? Бабьего тела не видели?
-Да мы так. Ждем, когда Маруха проснется, чтобы узнать, где она водку брала.
Накрыла я ей ноги мокрым подолом. Мужики отошли к клубу. Стоят, ждут, когда Маруха проснется. Иду обратно домой. Марухи уже нет. На том месте одно мокрое место, еще не высохло.
-Ну, сказала чего Маруха-то?
-Нет, она совсем ничего не соображает. Поплелась домой.
А тут бабы на меня насели:
-Лукерья, ты умеешь говорить с Марухой. Сходи, спроси, где она зелье берет. Покос скоро. Чем будем платить за работу? Деньги-то мужики не берут.
Пошла к Марухе пораньше, чтобы застать трезвую. Не тут-то было! Или еще не просыпалась, или снова налакалась. Сидит, волосы распустила и качается из стороны в сторону. И глаза закрыты. Говорю:
-Маруха, ты слышишь меня?
-Не глухая. Чего надо? Говори и уходи! Без тебя тошно!
-Скажи, Маруха, где взять бутылку? Покос скоро. Мужикам платить надо.
Маруха ожила.
-Теперь и Маруха нужна! А то все скалятся! А я возьму и не скажу!
-Дело хозяйское. Придется кого-нибудь в город снаряжать.
-Тебе-то зачем в город, бабка Луша? Тебе я дам бутылку. Сейчас принесу. Ты, говорят, мужиков от меня прогнала. Ноги закрыла. А мне давно все равно, кто и как на меня смотрит. Я ведь такая не была. И родители мои – люди образованные, непьющие. Ты меня, бабка Луша, презираешь. Оно и правильно. Я теперь на самой низшей ступени человечества. Я – никто. Была Елена Прекрасная, а стала Маруха – пьяница. Ты, вероятно, думаешь, что я – старуха. А мне всего тридцать пять лет. Не веришь? Не верь. Сегодня я почему-то все говорю, хотя пятнадцать лет предпочитала молчать. Только не жалей меня, бабка Луша! Мне скоро придет конец. Я это чувствую. У меня полный развал организма. Даже моча уже не держится. Только когда напьюсь, я забываю обо всем. Так и хочется наложить на себя руки, но что-то еще удерживает меня. Не знаю, что. Вот посмотри на фото. Это я. Только что закончила десять классов и поступила в институт.
-А я думала, что это открытка. Красивая ты была. Как же случилось с тобой такое, Маруха?
-Я не Маруха, а Елена. А история самая банальная: влюбилась. Он был на пять лет старше меня. Я знала, что родители будут против, и решила с ним уехать на юг, на Черное море. А он растоптал самое светлое, что было во мне. Для него я была средством наживы. Он продал мою невинность толстому бугаю за пятьсот рублей. Сам держал меня, пока тот насиловал. А потом были толстые и тонкие, сякие, пока я не спилась. И все-таки я решила уехать от него и начать новую жизнь. Но в поезде встретила Кузьку, и все пошло по старой дорожке. Кузьма – зверь. Сама знаешь. Он же в молодости к тебе сватался. Жену свою он забил до смерти. Бил так, чтобы следов не оставалось. Ну, а со мной такое не вышло. Слабость у него к водке. Я каждый день бутылку самогонки ему спаивала. Он же старик. Сердце сдало. Вот и помер. Думала, теперь-то уж я возьмусь за себя, но нет сил! А главное, нет желания жить. Для кого и для чего?
-Да брось ты, Маруха! Все образуется. Надо тебе какую-нибудь живность завести, чтобы было о ком заботиться. Да и лечиться надо. Ты еще молодая.
-Нет, баба Луша. Опоздала я. А вот в баньку к тебе бы сходила я, попарилась бы.
-Приходи. Завтра топить буду.
Пошла она в сени. Принесла бутылку самогонки.
-Вот возьми. Больше нет. Надо за зерном сходить, да сил нет.
Жалко мне стало Елену-Маруху. Надо помочь человеку, а как, не знаю. Решила съездить в район к нашему доктору, посоветоваться
На другой день истопила я баню и пошла за Марухой. Прихожу, а ее нет. Спросила у баб, не видел ли кто Маруху. Сказали, что пошла с ведром к колхозным амбарам. В лес? Так уже поздно. Солнышко садится. Уж не задумала ли что дурное? Пошла к амбарам. Вдруг слышу, вроде кто-то стонет. Точно! Это в амбаре, где зерно! Открыла дверь, спрашиваю:
-Кто здесь?
-Помогите!
Иду на голос. Вижу, одна голова Марухина торчит. А остальное все зерном засыпано. Зерно сыпучее. Лезу, а оно и меня засыпает. Говорю:
-Не шевелись, Маруха! Сейчас за подмогой схожу!
Побежала к дежурному пожарнику. Приехали , а Марухиной головы уже и не видно. Кое-как мы достали Маруху. Еще была жива, но без чувств. На этой же машине отвезли ее в районную больницу. Объяснили доктору все, как есть. После уколов ее понесли мыть.
Каждый день звонила я в больницу, спрашивала, как дела у Марухи. Две недели она была при смерти. Думаю, надо хоть порядок у нее в доме навести. А то с чистого да в помойку снова попадет. Нагрела воды, все ошпарила, голиком пол натерла. Нашла в комоде занавески, скатерть, все повесила. А потом и до уборной добралась. Окатила щелоком-то, а там что-то и треснуло. Отодвинула доски-то, а там привязана корзина с бутылками самогона. Так вот почему мужики не могли найти хоронушку у Марухи! Кто бы мог и подумать на такое место!
Раздала я бутылки бабам за сено заплатить. А на другой день поехала в Район к Марухе. Как раз в огороде все поспело. Захожу в палату Где же Маруха? Тут встает бабочка, такая на вид приятная, и говорит:
-Баба Луша, вы кого ищете?
-Да нашу деревенскую бабочку.
-Не узнаешь меня?
-Батюшки! Да и где ж тебя узнать? Вон какая ты стала! Ты хоть в зеркало-то смотрелась?
-Нет. Зачем? А что, я стала страшнее некуда?
-Ты просто красавица! Только вот остригли тебя.
-Вынуждены были. Вся голова в бекасах была.
-Когда тебя выпишут?
-Не знаю. Врач пока ничего не говорит.
-Я узнаю. А ты вот пока поешь. С огорода овощ, свежий.
Пошла к доктору, сразу быка за рога:
-Выпишем не раньше, чем через месяц. Печень больна. Может, придется делать операцию.
-От печени-то надо травку ей давать.
-Лукерья Ивановна, мы сделаем все, чтобы ваша Маруха снова стала Еленой прекрасной. Приезжали ее родители, хотели забрать ее отсюда, но она пока не согласилась.
Иду снова в палату. Елена-Маруха книжку читает
-Интересная книжка-то?
-Да делать нечего, вот и читаю. Пятнадцать лет книгу в руки не брала, вот и наверстываю.
-Мать-то как встретила?
-Очень обрадовалась. Сидели и плакали. Они ведь думали, что меня и в живых нет.
-Ругались?
-Да нет. Хотели меня забрать отсюда, да я не хочу быть им в тягость.
-Ну и дура! Да они же твои родители! А родителей надо почитать! Поезжай к ним! Они худому не научат!
-Боюсь я, баба Луша! Снова пить буду.
-А ты не пей, держись. Доктор-то сказал, что тебя еще можно вылечить. А я в твоем доме прибралась, хоронушку твою нашла. Бутылки-то бабам отдала на покос. Деньги они тебе отдадут.
-Это хорошо. Не хочу даже вспоминать, что было! Денег никаких не надо.
Операцию Елене-Марухе сделали в лучшем виде. Через месяц мы с председателем привезли ее в деревню. Все сбежались посмотреть на новую Маруху. А она как-то стыдилась, что такая красивая. Мужики-то рты так и раскрыли. Да и было отчего Это же не какая-то там грязная Маруха, а Елена Прекрасная! Все увидели, что у нее черные волосы, большие голубые глаза, прямой нос. Личико бледное после болезни. Наряд, конечно, не очень, но платьице чистое.
А на праздники приехала ее мать, забрала Елену в Москву. Долго писала мне письма Елена. Училась она. А потом стала работать переводчицей. В последнем письме писала, что сыскался ей королевич Елисей. А я для нее – светлое пятно в ее жизни. Приглашает в гости. Да я и к своей дочке не еду. Стара стала. Город-то не по мне. Обещала Елена когда-нибудь приехать со своим королевичем в гости. Вот и жду то Зоюшку, то Елену. Уж больно я прикипела к ней душой. Только бы все было хорошо! Дай бог им счастья!

НАЙДЕНЫШ

Давно это было. Зоюшка-то еще в нашу школу ходила. Год ей оставалось учиться, а потом надо было ездить в район.
В нашем лесу поспела черника. Ведрами носили. Это сейчас куда-то все подевалось Да что и говорить! ТО мелиорация, то с самолета сыплют какую-то отраву.
Так вот, взяли мы по ведерку и с утра пораньше пошли в лес. Я тогда дояркой в колхозе работала. В шесть часов коров в поле выгоняли. Вот до девяти часов и можно ягодки пособирать. Сколько наберем. У нас и без того много набрано. Насушили, варенья наварили, толкушку сделали. Теперь не все знают, что это такое. А делали так. Ягоды чистили, мыли, толкли в деревянном корытце деревянным пестиком. Туда же клали черную смородину, литр на литр. Складывали деревянной лопаточкой в стеклянную банку, завязывали чистой точей и ставили в подпол. Такая толкушка годами хранится.
Пришли мы в лес. Привязали набирашки. Найдем кустик, оберем и дальше идем. Тут Зоюшка как заверещит:
-Мама! Девочка! Кажется, мертвая!
Сердце так и зашлось! Подбежала. Лежит у пенька девочка. Личико у комаров все изъедено. Кофта на ней не понятно, какого цвета. Платье длинное, задралось, и видно все в язвочках тельце. Наклонилась я, подставила к носу и рту ладонь. Чувствую слабое дыхание. Пульс еле прощупала. Значит, девочка жива. Налила в кружку воды, стала ей давать пить, а вода вся назад. Дело плохо! Надо скорее к доктору! Отдала я Зоюшке ведро, взяла девочку, легкую, как перышко, на руки и бегом в деревню. Только бы не умерла девочка! Только бы донести ее до медпункта! Не помню, как я бежала В медпункте раздели мы девочку. Тельце вялое. Кое-как открыла медсестра Катя ей рот и влила какое-то лекарство. Девочка его проглотила. Велела Катя Зоюшке помочиться на белую салфетку. Этой салфеткой протерла все язвочки на тельце. Самое верное средство от укусов комаров- -моча. Тело не зудится, опухоль пропадает, язвочки заживают. Послушала сестра девочку и велела срочно искать машину, чтобы отвезти девочку в больницу.
-Скорей всего у нее воспаление легких, да и слабенькая она очень.
На молоковозке отвезли девочку в больницу. Еще бы чуть, и умерла она Жизнь еле теплилась в ней. Доктор сказал, что у нее крупозное воспаление легких и сильное истощение. Девочку оставили в больнице, а я пошла в милицию. Рассказала, как нашли мы девочку. Просила, чтобы по радио сказали и в газете напечатали о ней. На молоковозке и домой вернулись. Слышу, по радио уже говорят о девочке. А на другой день верхом на лошади приехала Настя и вот что она рассказала:
-Неделю назад к нам в деревню приехали отдыхать муж с женой. Просили помочь найти их маленькую дочку. Они были у реки. Понравились им наши места. Красота неописуемая! Сами легли спать в палатке, а Катеньку положили спать в машине, чтобы комары не закусали. Утром рано мать пошла посмотреть, как там дочка. А ее и след простыл. Дверца открыта, а следы роса смыла. Стали они искать, звать ее. А потом приехали в деревню за помощью. Кто не был занят, все пошли с ними. Искали везде, но так и не нашли. Решили, что девочка утонула. Течение в реке быстрое, ее и унесло. Оповестили все деревни вниз по течению реки, если ее обнаружат, так чтобы сообщили. И адрес, и телефон оставили. Они в городе живут.
Послала я по адресу телеграмму, а сама сомневаюсь, Катенька ли это. «Нашли девочку, приезжайте». И адрес свой дала. В больницу я каждый день звонила. Девочка была еще в тяжелом состоянии.
Через три дня приехали на машине родители Катеньки. Все в черном. Наверное, думали, что нашли мертвую девочку.
-Где девочка? – спросила мать и схватилась за голову. Ей стало плохо.
-Жива ваша дочка. Она в больнице, если, конечно, это она.
Рассказала им, как нашли девочку, в чем она одета.
-Это она! Это Катенька! – заплакала в голос мать.
И сразу же мы поехали в больницу. Девочка была уже в сознании, но очень слаба. Доктор разрешил к ней войти всем. Мать бросилась к дочке.
-Катя! Девочка моя! Ты жива!
Она стала гладить ее по головке, а слезы ручьем. И отец подошел к ней с другой стороны и гладил ее, а слезы счастья лились ручьем.
Татьяна Павловна осталась в больнице ухаживать за дочкой, а Николай Иванович уехал в город. Через три недели Катеньку выписали. Они приехали ко мне, так как девочка еще очень слаба, врач рекомендует ей деревенский воздух, парное молоко, свежие овощи. Поэтому до конца лета она хочет остановиться в нашей деревне. А там видно будет.
Нашли мы им пустой домик. Они в нем и поселились. А в августе съездили в город, уволились с работы и поселились у нас в деревне. Татьяна Павловна стала работать учительницей в начальных классах, А Николай Иванович – агрономом в колхозе. Купили старенький домик, а потом и новый построили. В деревне Катя-то окрепла, больше не болела. Тут же и в школу ходила. Как посадила Татьяна Павловна Катю в первом классе за одну парту с Серегой Ивановым, так, видать, на всю жизнь. Школу закончили за одной партой, потом техникум. Потом Серега ушел в армию. С армии пришел – свадьбу справили. Дочка у них – Светлана. Скоро школу закончит. А Катю –то и сейчас нет-нет да и назовут Найденыш. Так уж повелось в деревне. У каждого есть второе имя. Татьяна Павловна не знает, как и отблагодарить за спасение дочки. Да чего там! Каждый бы на моем месте также поступил. Я до сих пор удивляюсь, как тогда Катя жива осталась. Ведь целую неделю плутала в лесу. Стали ее расспрашивать, а она ничего не помнит, кроме того, что ела ягодки, кусали мухи. Вот ведь как бывает! У каждого своя судьба!

КОЗЕЛ ЯШКА

Я вот тебе про козла Яшку расскажу. Тут уж и посмеяться не грех!
Когда Хрущев приказал на подворье коров уничтожить, по три куры оставить, вот и стали вместо коров коз заводить. А раз коза, так и козла надо. Вот и объявился этот козел Яшка. Никто и не знал, откуда он и чей. Ночевал он всегда у подружки, которая гуляла. Там его кормили, поили. А потом Яшка шел с другой гуленой. Красавец козел был! Гордый такой!
Все было бы хорошо, да пацаны бодаться его научили. Уж никого не пропустит шельмец! То сзади стукнет рогом, то подкрадется на задних ногах и давай барабанить по заду. Зимой Яшку выставили за ворота. Вот и шатался он по деревне. А зима была холодная. Яшка возле дома стоит, гложет доску. Видать, голоднехонек! Жалко мне стало его. Хоть и скотина, а мороза такого боится, как и человек. Открыла я дверь. Только сказала «Яшка», он шмыг впереди меня в сени, а потом и в избу. Думаю, пусть погреется у печки, а потом во двор отведу. Дала ему картошки, хлеба. Он поел и стал греться у печки. То один бок подставит, то другой. Уже спать надо ложиться. Стала я выгонять Яшку, а он ни в какую не хочет уходить. Пошла за хворостиной. Прихожу, а Яшки нет. Куда же это он запропастился? Дверь заперта. Конечно, он мог бы ее открыть, но закрыть…
А тут заходит сторож Сипун.
-Посмотри, Лукерья, что там у меня!
А сам штаны снимает.
-Ты что, дед, лишку хватил? Что я не знаю, что там у мужиков бывает?
-Да ну тебя, Лукерья! Болит у меня там. В больницу идти боюсь: резать будут. Ты погляди, что там, а я сам полечусь.
-Ладно, погляжу. Ты только держись ближе к свету.
Я тогда топила печурку. Дверцу открыла, поленья потрескивают, огонь светит, се видно.
Вот снял Сипун штаны, чтобы мне было хорошо видно, наклонился. Вдруг из чуланчика выскочил Яшка, встал на задние ноги и начал колотить по больному-то заду. Как даст рогом, у деда фурункул-то и прорвался. Вся дрянь-то вместе с кровью и потекла. Я Яшку отгоняю, Сипун вопит:
-Убила ты меня!
Выбежала я во двор за палкой, чтобы козла выгнать. А дед обернулся, чтобы обругать меня хорошенько, да вместо меня увидел козла. Подхватил штаны и бежать. Я кричу:
-обожди! Завяжем хоть рану-то!
Но дед даже не оглянулся. Кое-как закрыла я козла во двор А на другой день доярки мне говорят:
-Это ты, Лукерья, что так Сипуна напугала? Говорит, что ты ведьма, самая что ни есть настоящая. Была Лушка, а потом в козла оборотилась.
Я им рассказала, как дело было. Посмеялись, да и дело с концом. А дед Сипун за версту меня обходил до самой своей смерти. Так и думал, что я ведьма, потому без мужика и живу. Всем совет давал, застать меня голой и посмотреть, как у меня сзади хвост болтается. Гриша-то придет, бывало, ко мне в баньку и говорит:
-А ну , показывай, где у тебя хвост! Может , ты и правда ведьма, что приворожила меня?
Как-то раз пошла я купаться, а Леха с Кузькой наблюдательный пункт устроили. Раньше-то мы купались голыми. Было место на реке отдельное для баб. Высмотрели Леха с Кузькой все мои телеса и постановили: у Лушки хвоста никакого нет, стало быть, деду Сипуну все примерещилось. Деревня затихла, а дед Сипун остался при своем. Козел Яшка тогда помог деду хорошо. Больное место быстро зажило.
Яшку по весне выпустила я в стадо, а осенью кто-то его забил. В стаде подрастает другой Яшка, его сынок.
Вот так и у людей. Одни умирают, другие родятся. На том и мир держится.

ПРО ЛЮБОВЬ

Кто-то ведь сказал: «Любви все возрасты покорны». И мы любили. Вот сейчас замуж выходят рано. А в деревне еще раньше парня женили, а девку замуж выдавали. Я вот про себя скажу. Что мне теперь скрывать? Жизнь прошла. Не заметила, как старухой стала. А все помню, как будто вчера это было.
Закончила я три класса. На том кончилось и мое детство. Впрягли меня в работу. Летом с солнышком вставала, с ночкой спать ложилась. Жили мы тогда еще единолично. «Не потопаешь – не полопаешь», - старики говорили. В каждой семье нужны были рабочие руки. Лишних не было. Зимой-то полегче было, а летом, как сейчас говорят, пахали от зари до зари. Потом уж, когда колхоз образовался, стало легче жить и веселее. Но я не о том, а как любилось-тешилось в нашу пору.
Наш дом – пятистенок. Сени делят его на зимнюю половину и летнюю. В зимней мы жили, а летнюю сдавали пастуху Сашке. Он без роду, без племени. В деревне его считали последним человеком. Летом Сашка пас коров, а зимой чинил чайники, валенки, кастрюли. Не сидел без дела. Хлеб у него всегда был. Деньги тоже водились. За квартиру платил исправно. Я все свободное время у него пропадала. Он мне рассказывает разные истории, а я шью кукле платье. А когда мне стало четырнадцать лет, я к нему приглядываться стала. Красивый Сашка парень. На цыгана похож. Я и спрашиваю:
-Ты, Сашка, цыган?
-Не знаю. Матери и отца не помню, а люди не сказывали.
Очень уж он любил книжки читать.
-Что там написано-то? – спрашиваю.
-Читай сама. Ты же умеешь.
Дал он мне какую-то книжку, но там мелко написано. Полистала я ее и назад отдала.
-Лентяйка ты, - говорит.
-Это я-то лентяйка? Да я встаю с петухами и ложусь, когда темно! Гляди на руки-то: все в волдырях от вил да лопаты!
Взял он мои руки в свои лапищи и говорит:
-Это верно, но учиться никогда не мешает. Красивая девка растешь, а грамоте не разумеешь.
-А сам-то грамотный! Дальше пастуха не прыгаешь! Ни кола у тебя, ни двора! Какая девка за тебя замуж пойдет?
-Да ты и пойдешь.
-Да что ты говоришь такое! Да мамка с тятькой услышат, так тебя и прогонят!
-Я пошутил. Скоро в армию. Я учиться хочу на командира.
Мать заглянет. У нас все ладно. Я куклой занимаюсь, Сашка валенок подшивает Керосин деньги немалые стоит. Спать рано. Так что запрета не было ходить к Сашке.
А когда мне стукнуло пятнадцать лет, стала сваха ходить к нам. Сидит да выпытывает, сколько и чего мне дадут в приданое. Мать не хочет меня замуж выдавать, говорит, что еще рано. А отец говорит, что девку надо выдавать, пока берут. А то потом и вовсе не возьмут. Кому нужна перестарок?
На улице ко мне подошел Кузька Жуков, рыжий дурак, но зато сын богатых родителей.
-Ну, Лушка, в субботу сватать тебя приеду. Так что будь готова. Только, я слышал, что ты с Сашкой шуры-муры водишь? Гляди, если окажешься порченой, я тебя сразу придушу. Говори, девушка ты или уже порченая?
-Откуда я знаю! Я же не видала, как там у вас.
Кузька рассвирепел и толкнул меня в снег. Я испугалась. Я знала, что Кузька лют, лютее не бывает. Но как сделать, чтобы замуж за него не выходить? К Родителям не подступись. Они уже решили выдать меня за Кузьку и обговаривали приданое.
Вечером я пошла к Сашке.
-Что такая грустная наша королева?
-Тебе смешно, а меня замуж выдают за Кузьку. Что делать? Если откажусь, сам знаешь, что тогда будет. Выгонят из дома, в чем мать родила. И Кузьку я боюсь хуже смерти. Сашка, а как это узнать, девушка я или нет? Он говорит, что если не девушка, то привяжет к оглобле и бить будет голую.
-Это мы можем проверить. Только дай слово, что выйдешь за меня замуж. Сейчас нет такого права, чтобы так издеваться над человеком. За кого хочешь, за того и иди замуж.
Подумала я и решила: Уж лучше Сашка без кола и двора, чем мокрогубый Кузька.
-Лучше ты проверь меня, какая я.
Проверил меня Сашка на своей лежанке, а утром мы пошли в сельсовет и расписались. Стали мужем и женой.
В субботу приехали сваты на тройке. Кузька из себя выходит, показывает, какой у него меховой тулуп и шапка, а на ногах хромовые сапоги. Вошли в избу, сели за стол. Потом очередь и до меня дошла.
-Согласна ли ты, Лукерья Ивановна, дочь моя ненаглядная, выйти замуж за Кузьму Петровича?
-Нет, не согласна, так как я уже мужняя жена.
И бумагу показываю отцу.
-Кто? Убью! – закричал он.
Гости вместе с Кузькой быстро улетучились. На другой день гнев отца улегся. С матерью у них большой разговор был. Утром пригласили нас с Сашкой. Рассмотрели бумагу.
-Все законно, - сказал отец. – Ну ты, Сашка, парень непромах! Мы тут с матерью подумали и решили вам на приплод дать корову с нетелью, поросенка, овечек.

-Не надо, - говорит Сашка. Через месяц я ухожу в армию, а там учиться пойду на командира. Так я решил. Лушу я никогда не брошу. А сейчас прошу вас пока оставить ее у себя
Что тут и говорить! Не ожидал отец от Сашки таких речей. Понравился ему Сашка своей самостоятельностью. А через две недели взяли его в армию. Потом он учился на командира четыре года. Только отучился и приехал за мной, как началась война. С фронта прислал он мне два письма. Потом пришло извещение, что он погиб, защищая Родину, и похоронен в братской могиле. От него у меня родилась дочка Зоюшка. Сашка так и не узнал об этом. Отец и братья тоже погибли. Мать не вынесла горя, умерла. Вот и остались мы вдвоем с дочкой.
Во время войны я работала трактористкой в МГС. Жила, как и все. Трудное было время. Я вот все думаю, любила ли я Сашку. Скорее всего, это была не любовь, а желание любить кого-нибудь. Уже после войны я поняла, что на свете есть любовь. Я рада, что она не прошла мимо меня.
А случилось это летом в 1946 году. Вернулся из госпиталя Григорий Иванов. С виду и не скажешь, что он инвалид. А у него осколок где-то возле сердца застрял. Операцию делать нельзя. Ставили его председателем, отказался. Говорит:
-Какой сейчас с меня председатель! Вот поправлюсь, тогда, может быть, и соглашусь.
Поставили его бригадиром в нашу бригаду. Приедет он на машине, скажет, какое поле пахать, и все. Стою перед ним, вся закутанная марлевым платком, чтобы пыль в нос и рот не попадала. Одни глаза торчат. Слышу, он к Ирке Цветковой сватается. Та сиротка. Маленькая такая. Да и у Григория никого не осталось. Кого убили на войне, кто сам умер.
Однажды он подъехал ко мне и говорит:
-Лукерья Ивановна, у меня в субботу свадьба. Будьте посаженной матерью Иры. Трудное время сейчас, поэтому отметим это событие скромненько.
-Что ж, - говорю. – Постараюсь быть на вашей свадьбе. Только вот с подарками….
-Да не надо никаких подарков!
Уехал, а у меня сердце заныло. Такая замухрышка и за такого парня выходит! А мне век быть вдовой, не знать больше никого. Конечно, можно и по другой дорожке идти, как Ольга Рябова. У нее что ни день, то новый мужик. Это не по мне. Да и что это я реву. Он же моложе меня на пять лет. Я для него старуха. Осушила слезы и за дело. Не первый раз!
А в субботу свадьба. Натопила я баньку. Отмыла грязь да мазут. Настояла полевых цветов. Обмылась душистым настоем. Пахнет, как духами. Надела ситцевое платьице в голубой цветочек, фельдикосовые чулки, парусиновые лодочки на каблучке. Косы короной на голове уложила. Зубы углем почистила. Глянула на себя в зеркало. Вроде, ничего, сойдет. Не я же замуж выхожу! В палисаднике нарвала цветов. Было у меня три фужера. Завернула их в газету и пошла на свадьбу. Гости уже за столом сидят. Место мне около невесты освободили. А я прямо к молодым. Осыпаю невесту цветами, а жениху фужеры дарю. Поздравила их с законным браком. Расцеловала невесту. А как к Грише-то подошла, сердце так и зашлось. Свадьба есть свадьба. Ели, пили, плясали, кричали «горько». А вот и последний танец жениха и невесты. Идет Гриша ко мне. Какая я девушка? Я – вдова, да еще на целых пять лет старше его. Но он подхватывает меня, кружит в вальсе, а сам шепчет на ухо:
-Луша, скажи только слово, и я пойду за тобой на край света! А Иринка поймет. Я ее не обидел. Найдет себе мужа.
-Да в уме ли ты, Гришенька! Как людям-то в глаза смотреть будем! Нет! Выбрось дурь из головы! Иринка тебе хорошей женой будет.
И нет никаких сил оторваться нам друг от друга. Все смотрят на нас, говорят:
-Вот это парочка! Что красотой, что ростом. Только Лушка-то старше будет.
А тут и вальс кончился. Пошел он к своей жене, подхватил на руки и понес в спальню, по обычаю. Пусто сразу как-то стало. Я ушла домой, бросилась на кровать и ревела до утра, прощаясь с такой неожиданной любовью.
Утром, чтобы больше не встречаться с Гришей, подала заявление об увольнении и перешла работать на ферму дояркой. Работа тоже тяжелая, но больше времени для себя остается. Никуда не выхожу, никого видеть не хочу. Но слухом земля полнится. Слышу, что Гриша с Иринкой живут хорошо. Он ее бережет, во всем помогает ей. И хорошо, что у них все ладно. Ко мне у него было просто маленькое влечение. Но не забыть мне его руки, его дыхание. Уж сколько времени прошло, а я как сейчас чувствую его прикосновение.
Однажды топлю я свою баньку, грею воду, чтобы ошпарить комбикорм для поросенка. Вдруг слышу, как кто-то по предбаннику ходит. Открыла дверь.
-Гриша, ты что здесь делаешь? Что-нибудь с Иринкой случилось?
-Случилось, только не с ней, а со мной. Не могу я без тебя! Иринку я жалею, а тебя люблю.
Не знаю, какая сила бросила нас в объятья друг к другу. Никого не существовало, кроме нас двоих. Разум говорил одно, а сердце другое. Это была буря, вьюга, страсть, как хочешь, назови! Мы принадлежали друг другу. Я знала каждую жилочку на его теле, каждую царапинку. Я не стеснялась его. Наши тела искали и находили то, что необходимо для продления блаженства. Гриша хотел перейти ко мне совсем, но я отказалась. Так мы и встречались тайно от всех. После каждой встречи мы все сильнее любили друг друга. Я расцвела. Уже не боялась мужских взглядов. Ревнивицам-женам прямо при мужьях давала достойный отпор.
Дочка училась хорошо. Работа спорилась. Стала я передовиком колхоза. Меня выбрали в правление.
На людях мы с Гришей и вида не показывали, что не можем жить друг без друга. Не знаю, догадалась ли Иринка о нашей связи или кто сказал, но однажды только я затопила баньку, приходит она.
-Ты что, Иринка? Или случилось что?
Она так внимательно все осмотрела и говорит:
-Да вот спички кончились. И в магазине их нет. Нет ли у вас, Лукерья Ивановна, коробочка в долг.
-Найду.
-А сама думаю о том, что сейчас зайдет Гриша, и наша сказка закончится. Но Иринка убежала, а через полчаса пришел Гриша. Я ему рассказала об Иринке.
-Надо нам быть осторожнее, - говорю.
-А он все об одном:
-Давай сойдемся и будем жить вместе. Некого тогда будет бояться.
-Так и жил Гриша с двумя женами. У Иринки родился сын Сергей, как две капли воды, похожий на отца. А Иринка и без того была замухрышка, а после родов растолстела, идет, как колобок катится. Сердце у нее было больное. Сына вырастила, женила и тихо умерла. После ее смерти Гриша стал ходить ко мне, не таясь. Все знали, что он болен, что ему надо делать операцию. Тут нам уж было не до любовных утех. И все равно, сядем с ним на завалинку, возьмет он мои руки в свои, и так нам хорошо! Страсть давно улеглась, а нежность осталась.
Не знаю, как бы мы жили, если бы он перешел ко мне. Может быть, домашние дела, маленькие придирки и погасили бы нашу большую любовь. А так любили мы тридцать лет. Мне было 65 лет, а ему 60, когда он ушел от меня в мир иной. Но для меня он всегда живой. Каждый день я вижу его сына Сергея. Это его полное воплощение. Смотрю на Сергея, и слезы градом.
-Ты чего, баба Луша? Или обидел кто?
-Да ничего. Это от старости. Вспомнишь что-нибудь и поплачешь.
-Тогда поплачь. Легче станет
-Кто знает! Если есть на том свете жизнь, может, и встречусь я со своим Гришенькой. Хожу к нему на могилку, разговариваю с ним, рассказываю ему обо всех и обо всем. Мне-то уж девятый десяток идет. Засиделась я на этом свете. Никогда и никому я не рассказывала о своем грехе. А вот покаялась, и как-то легче стало. Да и так ли это грешно – любить? Так что любите, пока любится.
-Нынче-то показывают по телевизору про любовь. Какая это любовь? Это же самая настоящая собачья случка! Нет! Любовь только для двоих! Я так думаю..


БАРРИКАДА

Это было после войны. На колхозном собрании нам представили секретаря сельского совета. Смотрим, из-за стола на сцене вышел мужик двухметрового роста, косая сажень в плечах. Волосы острижены ежиком, квадратная голова на толстой шее, глазки-буравчики, бровей почти совсем не видно. Одет мужик вовсе военное. На груди планка наград.
И вдруг слышим, как этот мужик говорит тоненьким, почти детским голоском:
-Меня зовут баррикада Ивановна. Я буду у вас работать председателем райпо по совместительству, пока не пришлют другого.
-У кого будут вопросы к товарищу?
-Ты баба или мужик? – кто-то крикнул с места.
-Я девушка. Замужем еще не была. Воевала в партизанском отряде. Имею награды и два ранения. Родственники все погибли. Вот и вся моя автобиография.
-И сколько тебе годков?
-26.
Поселили Баррикаду Ивановну в пустом домике-развалюхе. Так как она женщина, хоть и огромная, в помощь ей дали мужичка-недомерка, которого и в армию не брали, потому что он меньше винтовки. Он должен был ей помочь прибить вешалку, починить крышу. А где ему дотянуться до потолка? Нужна лестница. Ее нет. Вот он и говорит:
-Слышь, Баррикада, помоги стол поставить у стенки.
Она его схватила, посадила на плечи и так возила от стенки к стенке, пока он прибивал доски. Потом все ей прибрал в доме, намыл, печку затопил, чтобы дух жилой в избе был. А она сидит да папиросой пыхтит и за ним наблюдение ведет.
-Что варить-то будешь: - спрашивает Оська.
-Не знаю. Я никогда не варила. В детдоме для меня варили и в отряде варили, в госпитале тоже варили.
-Ну ладно. Я сварю что-нибудь.
Побежал Оська домой, притащил всяких продуктов, замесил тесто на пироги. Пока суть да дело, тесто подошло, печка истопилась. Напек Оська пирогов, сварил суп и кашу, поставил все на стол. Она все съела. Ну и аппетит! Такую махину и не прокормить!
-Как тебя зовут? – спросила Баррикада, насытившись.
-Осип, а так все Оськой зовут.
-А меня зови Бара.
И опять замолчала. Оська говорит:
-В избе теперь чисто. Постель чистая. Надо тебе в баню сходить. У тебя есть бабья одежка?
-Есть. олько мне в этой удобнее.
-Ну, смотри сама.
Пошел Оська домой. Натопил свою баньку. Вечером пошел за Баррикадой. Так и охнул: лежит Баррикада в грязных сапожищах на чистой постели и соску свою сосет. Дым коромыслом!
-Сапоги-то ты бы сняла. На полу вон какие следы оставила. Надо их в сенях снимать, а дома в других ходить. Есть у тебя туфли какие-нибудь?
-Есть. Только я в них ходить не умею.
-Ходи босиком. Пойдем. Баня истопилась.
В баньке Баррикаде чуть не пополам пришлось согнуться, чтобы в дверь пролезть. Оська показал ей, где горячая вода, где холодная. Она разделась прямо при Оське.
-Может, спинку тебе потереть?
-Потри. Я тебя не стесняюсь. У нас в отряде был дядя Паша. Мы его тоже не стеснялись. Он как нянька за нами ходил. К тебе у меня тоже такое чувство.
-Ложись на полок.
Намыл он ей спину, напарил веником. Потом она повернулась. И тут Оська разглядел, что все у нее ладно, как у девки. Только ростом в да раза больше Оськи, а так все при всем. Парит он ее веником, а она, как кошка, потягивается вся.
-Жарко ведь, Осип. Раздевайся.
Оська залез к ней на полок. И сам не знает, как осмелел. Стал гладить ей груди, живот да ласковые слова говорить. Она молчит. Только жмурится.
-Так ты, Бара, того…. Я ведь крошка. Только побалуемся, а?
Лежит Бара, молчит и не шевелится. Потихоньку, помаленьку залез Оська на эту гору. Она нетронутой девкой оказалась.
-Ты бы, Бара, сказала, что…
-Ничего не говори, Ося!
-Теперь вроде ты мне жена.
-Пусть будет так.
После бани дома она посадила его к себе на колени и стала рассматривать.
-Ты, Ося, красивый, только ростом мал. Но как мужик, ты хорош. Ты мне во всем подходишь.
Оно и правда: любовь зла, полюбишь и козла.
-Завтра пойдем тогда и распишемся.
-Это ни к чему. Если дети будут, тогда и зарегистрируем брак.
Так и жил Оська на два дома. Горячей бабой оказалась Баррикада. Оська похудел, осунулся. Ненасытная Баррикада даже в обед прибегала к Оське. Он даже ей белье стирал. Баррикада нарядилась в платье, стала носить туфли. Вроде на бабу стала похожа. Так они и ходили по деревне: Баррикада впереди, а Оська сзади. Мужики смеялись над ними, но они ни на что не обращали внимания. Баррикада где-то еще училась. Ездила на сессии. Потом родила девочку Олюшку. Когда девочке исполнилось полгода, уехала Баррикада на свою сессию и больше не вернулась к Оське. Написала, что встретила человека, близкого ей по духу и такого же роста, как и она. Звонила:
-Дочку я оставляю тебе, так как ты будешь за ней лучше меня ухаживать. А мы уезжаем в Германию.
Растил Осип девочку. Она личиком была в Осипа, а рост у нее был нормальный. Каждый месяц Баррикада присылала деньги на дочку и раз в месяц посылку со всяким добром. Потом прислала фото. И не узнать ее. Брови выщипаны дугой, волосы длинные, кудрявые. Глаза большие. Написала, что имя она свое сменила. Теперь ее зовут Мария Ивановна.
Когда Олюшка закончила семь классов, приехала летом Баррикада, одна, без мужа. Вроде как и ростом меньше стала. Расцеловалась с Оськой прямо в губы как с мужем. Тут и Олюшка прибежала.
-Олюшка, это твоя мама.
А Олюшка прижала руки к груди и ни с места.
-Доченька! Я не могла раньше приехать, так как была за границей, - бросилась Баррикада к дочери, стала ее обнимать да целовать.
Пошли в дом. Какой уж у них там был разговор, Оська про то не говорил, но все у них шло так, как будто и не было этих пятнадцати лет. Баррикада говорила Осипу:
-По-настоящему-то я тебя люблю. Ложусь спать с мужем, а думаю о тебе, о твоих ласках. Вот и получается, что у меня два мужа: один для души, другой для тела. Если бы можно было, я бы вас обоих у себя держала. Да нельзя. Я ведь, Ося, когда приехала в Россию, к тебе на крыльях летела. С тобой я испытываю такое наслаждение, что не рассказать.